Дети войны.

До 75-летия Великой Победы остаются считанные дни. Мы начинаем цикл публикаций курских литераторов, детей войны, живых свидетелей тех грозных лет. Эти рассказы из детства перемешаны со слезами. Писательница Светлана Алексиевич заметила: «Ребёнок, прошедший через ужас войны, ребёнок ли?» Как забыть эти кошмары, вшивое, голодное детство, погибших родных? Это последние живые свидетели ужасов войны, с пелёнок, с ещё не сформировавшимся иммунитетом оказавшиеся в чрезвычайных жизненных обстоятельствах, голодные, разутые и раздетые, перенёсшие взрослые трудности и лишения, выросшие практически без присмотра родителей или лишившиеся их. Дети войны являются не фронтовиками, но они участники войны, от которых тоже зависела судьба страны». ПИСЬМО НА ФРОНТ «Здравствуй, папа! Папа, как твое здоровье? Мы все здоровы. Папа, когда ты приедешь домой? Мы тебя очень любим и ждем. – Валентина, Лёня, мама и я. Папа, я учусь хорошо, а отметки у меня посредственные… Твой сын Вова». Писем от папы с фронта не было уже более двух месяцев. И мы очень за него волновались. В конце августа 1943-го почтальон постучал к нам в окно с солдатским конвертиком. Треугольная форма писем с фронта была для нас привычной, и мы с братом и сестрой обрадовались, получив его у почтальона, и представляли, как будет рада мама. Но письмо было написано не папиной рукой – его почерк мы уже знали хорошо. Мы подумали, что оно, наверно, от дяди Федора или от дяди Андрея, от которых вестей не было с самого начала войны. Федор – самый младший папин брат, а Андрей – мамин брат. Валентина, как старшая из нас, сразу же села на диван и начала медленно читать письмо вслух: «Здравствуйте, жена и дети Алексея Яковлевича Носова! У меня для вас печальное известие. Во время боя у меня на глазах погиб ваш муж и отец. Он погиб как герой, защищая Родину…» Далее Валентина читать не смогла, прильну голову к коленям и заплакала, причитая, как плачут взрослые: - Братики мои, что же нам теперь делать?! Как же мы теперь будем дальше без папы жить? Мы тоже стали плакать, но сестра выпрямилась, утирая кулачком слезы, и спросила брата: - Лёник, что мы скажем маме? Ей нельзя говорить об этом письме – она умрет с горя. Давай промолчим о нем! Не было никакого письма и всё! Вова, ты слышал? Никакого письма мы не получали! Мы ей расскажем потом, позже, а сейчас давайте уберем квартиру и будем делать уроки. Ясно? Мама пришла с работы как всегда очень поздно, и, глядя на нас, сразу поняла, что что-то в доме неладно. Мы сидели на ее кровати рядышком, пригнув головы и спрятав от нее глаза. - Вы почему не спите? Что случилось? Вова ты почему не спишь? В ответ она сперва услышала мой рёв, а потом и плач сестры с братом. Мама тихо подошла к нам, обхватив нас своими руками и, почувствовав беду, уже тоже плача, просила нас: - Деточки мои! Ну, говорите! Что случилось? Ну, что же? С папой, да? Похоронка? Нет-нет! Не может быть! Покажите мне. Это ошибка! Валя читай! Когда Валентина дочитала письмо до конца, мама прошептала: - Это ошибка…Здесь что-то не так…Похоронки пишет комиссар и сам заверяет письма в квадратном конверте…А это треугольник…Так все женщины говорят…Которые их получили…А этот пишет, что мимо пробегал и видел…Как упал…Нет, детки, здесь что-то не так. Все, детки! Идите спать, я очень устала…И тоже лягу. Мама лежала три дня, отвернувшись к стене, и закрыв глаза, беззвучно плакала. Мы тоже плакала, часто подходили к ее кровати, а потом стали ее просить встать и обещали вести себя хорошо теперь всегда-всегда. А мы с братом обещали ещё маме, что, когда немножко подрастем, то пойдем на работу. На третий день после письма к нм пришла какая-то женщина с маминой работы, расспросила нас обо всем, что-то шепнула маме на ушко и ушла. Через час после её ухода мама медленно встала с кровати и сказала, что её вызывают на работу. Тогда многие женщины города работали днями и ночами, разгружая эшелоны с продовольствием и боеприпасами для наших войск на городской железнодорожной ветке. Во время воев на Курской Дуге немецкие самолёты делали каждодневные ночные налёты на вокзал и пригородные станции. Но неразбитая городская ветка принимала грузы и днём, и ночью. Мы очень волновались за маму, чтобы она не попала под бомбы, которые удавалось немцам сбрасывать на город, защищаемый многими артиллерийскими батареями. Мама обычно уходила утром, когда мы ещё спали, приходила поздно вечером, когда мы с братом уже засыпали. Её видела только Валентина, встречая и провожая на работу. Вначале сентября к нм зашла дальняя родственница из села Жеребцово, что под Курском, в котором в детстве жили наши родители. Она рассказала нам, что из города Белгорода вернулся весь израненный её сосед, который лежал там, в госпитале, в палате рядом с нашим папой. Как оказалось, они хорошо знали друг друга еще с детства, и папа при выписке соседа из госпиталя просил его через кого-нибудь передать нам, что он жив и скоро поправится. А через несколько дней мы получили письмо уже от самого папы. Он писал, что лежит в госпитале, но уже поправляется. Меня сразу же послали к маме на работу, чтобы сообщить ей об этом. - Вовка! Только бегом! Расскажи, покажи письмо и сразу назад! Понятно? …Когда папа вернулся в июле 45-го домой, он любил, встречаясь со своим братом Иваном и шурином Дмитрием, тоже участниками войны, и часто заходившими к нам в гости, вспоминать разные военные истории. Упоминал при этом дивизии, фронты, полки и командующих, ноя, слушая эти рассказы, конечно, все запомнить тогда не мог. Я запомнил только, что в период Курской Дуги он воевал в составе 322-й дивизии 1-го Украинского фронта, которая освобождала город Курск. И что в составе подразделений он прошел до самой Праги. Мне больше всего запомнился его рассказ, связанный с моим письмом. - На одном из широких пней, прислонясь спиной к спине, мы с Николаем, товарищем из нашего дивизиона, набрав в котелки каши, расположились вдвоем, чтобы удобнее было обедать, а потом читать друг другу письма из дома, которые только что получили. Сначала он начал читать своё письмо, в котором жена писала, как ей трудно стало работать в госпитале. К ним все больше и больше стало попадать раненых молодых ребят, искалеченных в боях и ей было невыносимо видеть как они страдают и физически, и душой. И просила его беречь себя, не лезть под пули и снаряды. Когда он дочитал до конца, то вздохнул и с грустью бросил мне через плечо: - Вот, Яковлевич, она пишет: «Любимый, только не лезь сам под пули!» Да разве мы сами под них лезем? И как от них убережешься, когда здесь неизвестно, что и откуда прилетит? Алексей Яковлевич, прочитай лучше ты свое! Наш папа, рожденный в 1907 году был по возрасту старше многих солдат, и его однополчане уважительно звали по имени отчеству. - К этому времени, сынки, я уже доел свою кашу, развернул письмо и начал читать: «Здравствуй, папа! Папа, как твое здоровье? Мы все здоровы. Папа, когда ты приедешь домой? Мы тебя очень любим и ждем. – Валентина, Лёня, мама и я. Папа, я учусь хорошо, а отметки у меня посредственные…Твой сын Вова». Когда я дочитал до этого места, мы с Николаев развеселились, посмеялись одним словом, - ребёнок, мол, всегда и говорит и пишет все так, как есть в жизни. И вдруг я чувствую, как спина Николая ушла от меня куда-то в сторону. Я даже покачнулся и почувствовал, как что-то жигануло меня по спине. Я вскочил на ноги и увидел, что Николай лежит на боку, котелок с остатками каши валяется рядом с его рукой, а изо рта течет струйка крови. К нам сразу же побежали ребята из дивизиона и стали расспрашивать, как и что случилось. И тут обнаружилось, что его котелок пробит пулей насквозь, пробиты его партбилет и грудь навылет, а у меня по спине течет кровь. Тогда стало понятно, что благодаря котелку и ребрам Николая пуля потеряла свою силу и только ранила меня. Немецкий снайпер хотел одним выстрелом убить нас двоих. Снайпера быстро вычислили и обезвредили. А Николая похоронили на опушке леса. Вот так-то, ребятки и случилось это. А письмо твое, Володь, я сохранил на память об особом случае. Владимир Носов, член Союза курских литераторов. Из книги «Попутный ветер».